ТЫСЯЧА И ОДНА НОЧЬ - сказки.

Девушки, выкладываю для Вас сказки
"Тысяча и одна ночь"




Надеюсь, они вам очень понравятся.

Только просьба: Свои сказки пока не выкладывайте здесь. Ок!?






Итак, начнем....






Сказки
"Тысяча и одна ночь"
(Для взрослых)

(пер. с араб. Салье М.)




Это великий эпос великого народа – собрание восточных притч и басен, рыцарских и плутовских романов и повестей в восточном духе, трогательных историй о романтических влюбленных, забавных повествований о хитростях коварных женщин, собирательное описание жизни калифа Гаруна аль-Рашида со всеми тайнами и интригами гарема и, конечно, сами сказки с джиннами и коврами-самолетами. В этой книге – блистательный мир, сверкающий драгоценными камнями и яркими красками Востока.





Аннотация

Среди великолепных памятников устного народного творчества "Сказки
Шахразады" являются памятником самым монументальным. Эти сказки с изумительным совершенством выражают стремление трудового народа отдаться
"чарованью сладких вымыслов", свободной игре словом, выражают буйную силу
цветистой фантазии народов Востока - арабов, персов, индусов. Это словесное тканьё родилось в глубокой древности; разноцветные шёлковые нити его переплелись по всей земле, покрыв её словесным ковром изумительной красоты.

Предисловие

Без малого два с половиной столетия прошло с тех пор, как Европа
впервые познакомилась с арабскими сказками "Тысячи и одной ночи" в вольном и далеко не полном французском переводе Галлана, но и теперь они пользуются неизменной любовью читателей. Течение времени не отразилось на популярности повестей Шахразады; наряду с бесчисленными перепечатками и вторичными переводами с издания Галлана вплоть до наших дней вновь и вновь появляются публикации "Ночей" на многих языках мира в переводе прямо с оригинала.
Велико было влияние "Тысячи и одной ночи" на творчество различных писателей - Монтескьё, Виланда, Гауфа, Теннисона, Диккенса. Восхищался арабскими сказками и Пушкин. Впервые познакомившись с некоторыми из них в вольном переложении Сенковского, он заинтересовался ими настолько, что приобрёл одно из изданий перевода Галлана, которое сохранилось в его библиотеке.
Трудно сказать, что больше привлекает в сказках "Тысячи и одной ночи" - занимательность сюжета, причудливое сплетение фантастического и реального, яркие картины городской жизни средневекового арабского Востока, увлекательные описания удивительных стран или живость и глубина переживаний героев сказок, психологическая оправданность ситуаций, ясная, определённая мораль. Великолепен язык многих повестей - живой, образный, сочный, чуждый обиняков и недомолвок. Речь героев лучших сказок "Ночей" ярко индивидуальна, у каждого из них свой стиль и лексика, характерные для той социальной среды, из которой они вышли.
Что же такое "Книга тысячи и одной ночи", как и когда она создавалась, где родились сказки Шахразады?
"Тысяча и одна ночь" не есть произведение отдельного автора или
составителя, - коллективным творцом является весь арабский народ. В том
виде, в каком мы её теперь знаем, "Тысяча и одна ночь" - собрание сказок на арабском языке, объединённых обрамляющим рассказом о жестоком царе
Шахрияре, который каждый вечер брал себе новую жену и на утро убивал её.
История возникновения "Тысячи и одной ночи" до сих пор далеко не выяснена;
истоки её теряются в глубине веков.
Первые письменные сведения об арабском собрании сказок, обрамлённых
повестью о Шахрияре и Шахразаде и называвшемся "Тысяча ночей" или "Тысяча
одна ночь", мы находим в сочинениях багдадских писателей X века - историка аль-Масуди и библиографа аи-Надима, которые говорят о нем, как о давно и хорошо известном произведении. Уже в те времена сведения о происхождении этой книги были довольно смутны и её считали переводом персидского собрания сказок "Хезар-Эфсане" ("Тысяча повестей"), будто бы составленного для Хумаи, дочери иранского царя Ардешира (IV век до н.э). Содержание и характер арабского сборника, о котором упоминают Масуди и анНадим, нам неизвестны, так как он не дошёл до наших дней.
Свидетельство названных писателей о существовании в их время арабской
книги сказок "Тысячи и одной ночи" подтверждается наличием отрывка из этой книги, относящегося к IX веку. В дальнейшем литературная эволюция сборника продолжалась вплоть до XIV-XV веков. В удобную рамку сборника вкладывались все новые и новые сказки разных жанров и разного социального происхождения.
О процессе создания таких сказочных сводов мы можем судить по сообщению
того же аннадима, который рассказывает, что старший его современник, некий Абд-Аллах аль-Джахшияри - личность, кстати сказать, вполне реальная - задумал составить книгу из тысячи сказок "арабов, персов, греков и других народов", по одной на ночь, объёмом каждая листов в пятьдесят, но умер, успев набрать только четыреста восемьдесят повестей. Материал он брал главным образом от профессионалов-сказочников, которых сзывал со всех концов халифата, а также из письменных источников.
Сборник аль-Джахшияри до нас не дошёл, не сохранились также и другие
сказочные своды, называвшиеся "Тысяча и одна ночь", о которых скупо
упоминают средневековые арабские писатели. По составу эти собрания сказок, по-видимому, отличались друг от друга, общим у них было лишь заглавие и сказкарамка.
Сборник отсканировал Яксай (SKAZKI.YAXY.RU).
В ходе создания таких сборников можно наметить несколько
последовательных этапов.
Первыми поставщиками материала для них были профессиональные народные
сказители, рассказы которых первоначально записывались под диктовку с почти стенографической точностью, без всякой литературной обработки. Большое количество таких рассказов на арабском языке, записанных еврейскими буквами, хранится в Государственной Публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина в Ленинграде; древнейшие списки относятся к XI-XII векам. В дальнейшем эти записи поступали к книготорговцам, которые подвергали текст сказки некоторой литературной обработке. Каждая сказка рассматривалась на этой стадии не как составная часть сборника, а в качестве совершенно самостоятельного произведения; поэтому в дошедших до нас первоначальных вариантах сказок, включённых впоследствии в "Книгу тысячи и одной ночи", разделение на ночи ещё отсутствует. Разбивка текста сказок происходила на последнем этапе их обработки, когда они попадали в руки компилятора, составлявшего очередной сборник "Тысячи и одной ночи". При отсутствии материала на нужное количество "ночей" составитель пополнял его из письменных источников, заимствуя оттуда не только мелкие рассказы и анекдоты, но и длинные рыцарские романы.
Последним таким компилятором был и тот неизвестный по имени учёный
шейх, который составил в XVIII веке в Египте наиболее позднее по времени
собрание сказок "Тысячи и одной ночи". Самую значительную литературную
обработку получили сказки также в Египте, двумя или тремя столетиями
раньше. Эта редакция XIV - XVI веков "Книги тысяча и одной ночи", обычно
называемая "египетской", - единственная, сохранившаяся до наших дней -
представлена в большинстве печатных изданий, а также почти во всех
известных нам рукописях "Ночей" и служит конкретным материалом для изучения сказок Шахразады.
От предшествующих, возможно, более ранних сводов "Книги тысячи и одной ночи" сохранились лишь одиночные сказки, не входящие и "египетскую"
редакцию и представленные в немногих рукописях отдельных томов "Ночей" или существующие в виде самостоятельных рассказов, имеющих, однако, -
разделение на ночи. К числу таких рассказов относятся наиболее популярные у европейских читателей сказки: "Аладдин и волшебная лампа", "Али Баба и
сорок разбойников" и некоторые другие; арабский оригинал этих сказок имелся в распоряжении первого переводчика "Тысячи и одной ночи" Галлана, по переводу которого они и стали известны в Европе.
При исследовании "Тысячи и одной ночи" каждую сказку надлежит
рассматривать особо, так как органической связи между ними нет, и они до
включения в сборник долгое время существовали самостоятельно. Попытки
объединить некоторые из них в группы по месту их предполагаемого
происхождения - из Индии, Ирана или Багдада - недостаточно обоснованы.
Сюжеты рассказов Шахразады сложились из отдельных элементов, которые могли проникнуть на арабскую почву из Ирана или Индии независимо один от другого;
на своей новой родине они обросли чисто туземными наслоениями и издревле
стали достоянием арабского фольклора. Так, например, случилось с
обрамляющей сказкой: придя к арабам из Индии через Иран, она утратила в
устах сказочников многие первоначальные черты.
Более целесообразным, нежели попытку группировать, скажем, по
географическому принципу, следует считать принцип объединения их, хотя бы
условно, в группы по времени создания или же по принадлежности к социальной среде, где они бытовали. К древнейшим, самым устойчивым сказкам сборника, возможно существовавшим в той или иной форме уже в первых редакциях в IX-Х веках, можно отнести те рассказы, в которых сильней всего проявляется элемент фантастики и действуют сверхъестественные существа, активно вмешивающиеся в дела людей. Таковы сказки "О рыбаке и духе", "О коне из чёрного дерева" и ряд других. За свою долгую литературную жизнь они, по-видимому, многократно подвергались литературной обработке; об этом свидетельствует и их язык, претендующий на известную изысканность, и обилие поэтических отрывков, несомненно вкраплённых в текст редакторами или переписчиками.
Более позднего происхождения группа сказок, отражающих жизнь и быт
средневекового арабского торгового города. Как это видно из некоторых
топографических подробностей, действие в них разыгрывается главным образом в столице Египта - Каире. В основе этих новелл лежит обычно какая-нибудь трогательная любовная история, осложнённая различными приключениями;
действующие в ней лица принадлежат, как правило, к торговой и ремесленной
знати. По стилю и языку сказки этого рода несколько проще фантастических,
но и в них много стихотворных цитат преимущественно эротического
содержания. Интересно, что в городских новеллах наиболее яркой и сильной
личностью зачастую является женщина, смело ломающая преграды, которые
ставит ей гаремная жизнь. Мужчина же, обессиленный развратом и праздностью,
неизменно выведен простаком и обречён на вторые роли.
Другая характерная черта этой группы сказок - резко выраженный
антагонизм между горожанами и кочевниками-бедуинами, которые обычно
являются в "Книге тысячи и одной ночи" предметом самых едких насмешек.
К лучшим образцам городских новелл принадлежат "Повесть о любящем и
любимом", "Рассказ о трех яблоках" (включающий и "Рассказ о везире Нур-ад-дине и его брате"), "Сказка о Камар-аз-Замане и жене ювелира", а также
большинство рассказов, объединяемых "Сказкой о горбуне".
Наконец наиболее поздними по времени создания являются сказки
плутовского жанра, по-видимому включённые в сборник в Египте, при его
последней обработке. Рассказы эти тоже сложились в городской среде, но
отражают уже жизнь мелких ремесленников, подённых рабочих и бедняков,
перебивающихся случайными заработками. В этих сказках с наибольшей яркостью отразился протест угнетённых слоёв населения средневекового восточного города. В каких курьёзных формах выражался подчас этот протест видно, например, из "Рассказа о Ганиме ибн Айюбе" (см. наст. изд., т. II, стр.
15), где раб, которого его господин хочет отпустить на волю, доказывает,
ссылаясь на книги законоведов, что тот не имеет права это сделать, так как
не науил своего раба никакому ремеслу и освобождением обрекает последнего
на голодную смерть.
Для плутовских сказок характерна едкая ирония изображения
представителей светской власти и духовенства в самом неприглядном виде.
Сюжетом многих таких повестей является сложное мошенничество, имеющее целью не столько ограбить, сколько одурачить какого-нибудь простака. Блестящие образцы плутовских рассказов - "Повесть о Далиле-хитреце и Али-Зейбаке каирском", изобилующая самыми невероятными приключениями, "Сказка об Ала-ад-дине Абу-ш-Шамате", "Сказка о Маруфе-башмачнике".
Рассказы этого типа попали в сборник непосредственно из уст сказителей и подверглись лишь незначительной литературной обработке. На это указывает прежде всего их язык, не чуждый диалектизмов и разговорных оборотов речи, насыщенность текста диалогами, живыми и динамичными, как будто прямо подслушанными на городской площади, а также полное отсутствие любовных стихов - слушатели таких сказок, видно, не были охотниками до
сентиментальных поэтических излияний. Как по содержанию, так и по форме,
плутовские рассказы представляют одну из ценнейших частей собрания.
Кроме сказок упомянутых трех категорий, в "Книгу тысячи и одной ночи"
входит ряд крупных произведений и значительное количество небольших по
объёму анекдотов, несомненно заимствованных составителями из различных
литературных источников. Таковы огромные рыцарские романы: "Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане", "Рассказ об Аджибе и Гарибе", "Рассказ о царевиче и семи везирях", "Сказка о Синдбаде-мореходе" и некоторые другие. Таким же путём попали туда назидательные притчи и повести, проникнутые идеей о бренности земной жизни ("Повесть о медном городе"), назидательные рассказывопросники типа "Зерцал" (рассказ о мудрой девушке Таваддуд), анекдоты о знаменитых мусульманских мистиках-суфиях и т.п. Мелкие повестушки, как уже упомянуто, по-видимому, были добавлены составителями, чтобы заполнить нужное количество ночей.
Сказки той или иной группы, родившись в определённой социальной среде, естественно имели в данной среде наибольшее распространение. В этом прекрасно отдавали себе отчёт и сами компиляторы и редакторы сборника, о чем свидетельствует такая пометка, переписанная в одну из поздних рукописей "Ночей" с более древнего оригинала: "Рассказчику надлежит рассказывать в соответствии с тем, кто его слушает. Если это простолюдины, пусть он передаёт повести из "Тысячи и одной ночи" о простых людях - это повести в начале книги (имеются, очевидно, в виду сказки плутовского жанра. - М.С.), а буде эти люди относятся к правителям, то надлежит рассказывать им повести о царях и сражениях между витязями, а эти повести - в конце книги".
Такое же указание мы находим и в самом тексте "Книги" - в "Сказке о
Сейф-аль-Мулуке", попавшей в сборник, по-видимому, на довольно позднем
этапе его эволюции. Там говорится, что некий сказочник, который один только знал эту сказку, уступая настойчивым просьбам, соглашается дать её
переписать, но ставит переписчику такое условие: "Не рассказывай этой
сказки на перекрёстке дорог или в присутствии женщин, рабов, рабынь,
глупцов и детей. Читай её у эмиров1, царей, везирей и людей знания из
толкователей Корана и других".
У себя на родине сказки Шахразады в разных социальных слоях издревле
встречали разное отношение. Если в широких народных массах сказки всегда
пользовались огромной популярностью, то представители мусульманской
схоластической науки и духовенства, блюстители "чистоты" классического
арабского языка неизменно отзывались о них с нескрываемым презрением. Ещё в X веке ан-Надим, говоря о "Тысяче и одной ночи", пренебрежительно замечал, что она написана "жидко и нудно". Тысячу лет спустя у него тоже нашлись последователи, которые объявляли этот сборник пустой и вредной книгой и пророчили её читателям всевозможные беды. Иначе смотрят на сказки Шахразады представители передовой арабской интеллигенции. Признавая в полной мере большую художественную и историко-литературную ценность этого памятника, литературоведы Объединённой Арабской Республики и других арабских стран углублённо и всесторонне изучают его.
Отрицательное отношение к "Тысячи и одной ночи" реакционно настроенных арабских филологов XIX века печально отразилось на судьбе её печатных изданий. Научного критического текста "Ночей" ещё не существует; первое полное издание сборника, выпущенное в Булаке, под Каиром, в 1835 году и неоднократно перепечатанное впоследствии, воспроизводит так называемую "египетскую" редакцию. В булакском тексте язык сказок претерпел под пером анонимного "учёного" богослова значительную обработку; редактор стремился приблизить текст к классическим нормам литературной речи. В несколько меньшей мере деятельность обработчика заметна в калькуттском издании, опубликованном английским учёным Макнатеном в 1839-1842 годах, хотя и там тоже представлена египетская редакция "Ночей".
Булакское и калькуттское издания положены в основу существующих
переводов "Книги тысячи и одной ночи". Исключение составляет лишь
упомянутый выше неполный французский перевод Галлана, осуществлённый в
XVIII веке по рукописным источникам. Как мы уже говорили, перевод Галлана
послужил оригиналом для многочисленных переводов на другие языки и более
ста лет оставался единственным источником знакомства с арабскими сказками
"Тысячи и одной ночи" в Европе.
Среди других переводов "Книги" на европейские языки следует упомянуть
английский перевод части сборника, выполненный непосредственно с арабского
оригинала известным знатоком языка и этнографии средневекового Египта -
Вильямом Лэном. Перевод Лэна, несмотря на его неполноту, можно считать
лучшим из существующих английских переводов по точности и добросовестности,
хотя язык его несколько труден и высокопарен.
Другой английский перевод, выполненный в конце 80-х годов прошлого века
известным путешественником и этнографом Ричардом Бёртоном, преследовал
совершенно определённые, далёкие от науки цели. В своём переводе Бёртон
всячески подчёркивает все сколько-нибудь непристойные места оригинала,
выбирая самое резкое слово, наиболее грубый вариант, придумывая и в области
языка необычайные сочетания слов архаических и ультрасовременных.
Наиболее ярко отразились тенденции Бёртона в его примечаниях. Наряду с
ценными наблюдениями из быта ближневосточных народов они содержат огромное
количество "антропологических" комментариев, многословно растолковывающих
всякий попадающийся в сборнике непристойный намёк. Нагромождая грязные
анекдоты и подробности, характерные для современных ему нравов пресыщенных
и скучающих от безделья европейских резидентов в арабских странах, Бёртон
стремится оклеветать весь арабский народ и пользуется этим для защиты
пропагандируемой им политики хлыста и винтовки.
Тенденция подчеркнуть все мало-мальски фривольные черты арабского
подлинника характерна и для французского шестнадцатитомного перевода "Книги
тысячи и одной ночи", законченного в первые годы XX века Ж. Мардрюсом.
Из немецких переводов "Книги" новейшим и лучшим является шеститомный
перевод известного семитолога Э. Лиггмана, впервые изданный в конце 20-х
годов нашего века.
История изучения переводов "Книги тысячи и одной ночи" в России может
быть изложена очень кратко.
До Великой Октябрьской революции русских переводов непосредственно с
арабского не было, хотя переводы с Галлана начали появляться уже в 60-х
годах XVIII века. Лучший из них - перевод Ю. Доппельмайер, вышедший в конце
XIX века.
Несколько позже был напечатан перевод Л. Шелгуновой, выполненный с
сокращениями с английского издания Лэна, а лет через шесть после этого
появился анонимный перевод с издания Мардрюса - самый полный из
существовавших тогда сборников "Тысячи и одной ночи" на русском языке.
В 1929-1938 годах был опубликован восьмитомный русский перевод "Книги
тысячи и одной ночи" непосредственно с арабского, сделанный М. Салье под
редакцией академика И. Ю. Крачковского по калькуттскому изданию.
Переводчик и редактор стремились по мере сил сохранить в переводе
близость к арабскому оригиналу как в отношении содержания, так и по стилю.
Лишь в тех случаях, когда точная передача подлинника была несовместима с
нормами русской литературной речи, от этого принципа приходилось отступать.
Так при переводе стихов невозможно сохранить обязательную по правилам
арабского стихосложения рифму, которая должна быть единой во всем
стихотворении, переданы лишь внешняя структура стиха и ритм.
Предназначая эти сказки исключительно для взрослых, переводчик остался
верен стремлению показать русскому читателю "Книгу тысячи и одной ночи"
такой, как она есть, и при передаче непристойных мест оригинала. В арабских
сказках, как и в фольклоре других народов, вещи наивно называются своими
именами, и в большинство скабрёзных, с нашей точки зрения, подробностей не
вкладывается порнографического смысла, все эти подробности носят характер
скорее грубой шутки, чем нарочитой непристойности.
В настоящем издании отредактированный И. Ю. Крачковским перевод
печатается без значительных изменений, с сохранением основной установки на
максимально возможную близость к оригиналу. Язык перевода несколько
облегчён - смягчены излишние буквализмы, кое-где расшифрованы не сразу
понятные идиоматические выражения.
М. Салье

Рассказ о царе Шахрияре и его брате



Слава Аллаху, господу миров! Привет и благословение господину
посланных, господину и владыке нашему Мухаммеду! Аллах да благословит его и
да приветствует благословением и приветом вечным, длящимся до судного дня!
А после того поистине, сказания о первых поколениях стали назиданием
для последующих, чтобы видел человек, какие события произошли с другими, и
поучался, и что бы, вникая в предания о минувших народах и о том, что
случилось с ними, воздерживался он от греха Хвала же тому, кто сделал
сказания о древних уроком для народов последующих.
К таким сказаниям относятся и рассказы, называемые "Тысяча и одна
ночь", и возвышенные повести и притчи, заключающиеся в них.
Повествуют в преданиях народов о том, что было, прошло и давно минуло
(а Аллах более сведущ в неведомом и премудр и преславен, и более всех щедр,
и преблагоcклонен, и милостив), что в древние времена и минувшие века и
столетия был на островах Индии и Китая царь из царей рода Сасана2,
повелитель войск, стражи, челяди и слуг. И было у него два сына - один
взрослый, другой юный, и оба были витязи храбрецы, но старший превосходил
младшего доблестью. И он воцарился в своей стране и справедливо управлял
подданными, и жители его земель и царства полюбили его, и было имя ему царь
Шахрияр; а младшего его брата звали царь Шахземан, и он царствовал в
Самарканде персидском. Оба они пребывали в своих землях, и каждый себя в
царстве был справедливым судьёй своих подданных в течение двадцати лет и
жил в полнейшем довольстве и радости. Так продолжалось до тех пор, пока
старший царь не пожелал видеть своего младшего брата и не повелел своему
везирю3 поехать и привезти его. Везирь исполнил его приказание и
отправился, и ехал до тех пор, пока благополучно не прибыл в Самарканд. Он
вошёл к Шахземану, передал ему привет и сообщил, что брат его по нем
стосковался и желает, чтобы он его посетил; и Шахземан отвечал согласием и
снарядился в путь. Он велел вынести свои шатры, снарядить верблюдов, мулов,
слуг и телохранителей и поставил своего везиря правителем в стране, а сам
направился в земли своего брага. Но когда настала полночь, он вспомнил об
одной вещи, которую забыл во дворце, и вернулся и, войдя во дворец, увидел,
что жена его лежит в постели, обнявшись с чёрным рабом из числа его рабов.
И когда Шахземан увидел такое, все почернело перед глазами его, и он
сказал себе: "Если это случилось, когда я ещё не оставил города, то каково
же будет поведение этой проклятой, если я надолго отлучусь к брату!" И он
вытащил меч и ударил обоих и убил их в постели, а потом, в тот же час и
минуту, вернулся и приказал отъезжать - и ехал, пока не достиг города
своего брата. А приблизившись к городу, он послал к брату гонцов с вестью о
своём прибытии, и Шахрияр вышел к нему навстречу и приветствовал его, до
крайности обрадованный. Он украсил в честь брата город и сидел с ним,
разговаривая и веселясь, но царь Шахземан вспомнил, что было с его женой, и
почувствовал великую грусть, и лицо его стало жёлтым, а тело ослабло. И
когда брат увидел его в таком состоянии, он подумал, что причиной тому
разлука со страною и царством, и оставил его так, не расспрашивая ни о чем.
Но потом, в какой то день, он сказал ему: "О брат мой, я вижу, что твоё
тело ослабло и лицо твоё пожелтело". А Шахземан отвечал ему: "Брат мой,
внутри меня язва", - и не рассказал, что испытал от жены. "Я хочу, - сказал
тогда Шахрияр, - чтобы ты поехал со мной на охоту и ловлю: может быть, твоё
сердце развеселится". Но Шахземан отказался от этою, и брат поехал на охоту
один.
В царском дворце были окна, выходившие в сад, и Шахземан посмотрел и
вдруг видит: двери дворца открываются, и оттуда выходят двадцать невольниц
и двадцать рабов, а жена его брата идёт среди них, выделяясь редкостной
красотой и прелестью. Они подошли к фонтану, и сняли одежды, и сели вместе
с рабами, и вдруг жена царя крикнула: "О Масуд!" И чёрный раб подошёл к ней
и обнял её, и она его также. Он лёг с нею, и другие рабы сделали то же, и
они целовались и обнимались, ласкались и забавлялись, пока день не повернул
на закат. И когда брат царя увидел это, он сказал себе: "Клянусь Аллахом,
моя беда легче, чем это бедствие!" - и его ревность и грусть рассеялись.
"Это больше того, что случилось со мною!" - воскликнул он и перестал
отказываться от питья и пищи. А потом брат его возвратился с охоты, и они
приветствовали друг друга, и царь Шахрияр посмотрел на своего брата, царя
Шахземана, и увидел, что прежние краски вернулись к нему и лицо его
зарумянилось и что ест он не переводя духа, хотя раньше ел мало. Тогда брат
его, старший царь, сказал Шахземану: "О брат мой, я видел тебя с
пожелтевшим лицом, а теперь румянец к тебе возвратился. Расскажи же мне,
что с тобою". - "Что до перемены моего вида, то о ней я тебе расскажу, но
избавь меня от рассказа о том, почему ко мне вернулся румянец", - отвечал
Шахземан. И Шахрияр сказал: "Расскажи сначала, отчего ты изменился вцдом и
ослаб, а я послушаю".
"Знай, о брат мой, - заговорил Шахземан, - что, когда ты прислал ко мне
везиря с требованием явиться к тебе, я снарядился и уже вышел за город, но
потом вспомнил, что во дворце осталась жемчужина, которую я хотел тебе
дать. Я возвратился во дворец и нашёл мою жену с чёрным рабом, спавшим в
моей постели, и убил их и приехал к тебе, размышляя об ртом. Вот причина
перемены моего вида и моей слабости; что же до того, как ко мне вернулся
румянец, - позволь мне не говорить тебе об этом".
Но, услышав слова своего брата, Шахрияр воскликнул: "Заклинаю тебя
Аллахом, расскажи мне, почему возвратился к тебе румянец!" И Шахземан
рассказал ему обо всем, что видел. Тогда Шахрияр сказал брату своему
Шахземану: "Хочу увидеть это своими глазами!" И Шахземан посоветовал:
"Сделай вид, что едешь на охоту и ловлю, а сам спрячься у меня, тогда
увидишь это и убедишься воочию".
Царь тотчас же велел кликнуть клич о выезде, и войска с палатками
выступили за город, и царь тоже вышел; но потом он сел в палатке и сказал
своим слугам: "Пусть не входит ко мне никто!" После этого он изменил
обличье и украдкой прошёл во дворец, где был его брат, и посидел некоторое
время у окошка, которое выходило в сад, - и вдруг невольницы и их госпожа
вошли туда вместе с рабами и поступали так, как рассказывал Шахземан, до
призыва к послеполуденной молитве. Когда царь Шахрияр увидел это, ум улетел
у него из головы, и он сказал своему брату Шахземану: "Вставай, уйдём
тотчас же, не нужно нам царской власти, пока не увидим кого-нибудь, с кем
случилось то же, что с нами! А иначе - смерть для нас лучше, чем жизнь!"
Они вышли через потайную дверь и странствовали дни и ночи, пока не
подошли к дереву, росшему посреди лужайки, где протекал ручей возле
солёного моря. Они напились из этого ручья и сели отдыхать. И когда прошёл
час дневного времени, море вдруг заволновалось, и из него поднялся чёрный
столб, возвысившийся до неба, и направился к их лужайке. Увидев это, оба
брата испугались и взобрались на верхушку дерева (а оно было высокое) и
стали ждать, что будет дальше. И вдруг видят: перед ними джинн4 высокого
роста, с большой головой и широкой грудью, а на голове у него сундук. Он
вышел на сушу и подошёл к дереву, на котором были братья, и, севши под ним,
отпер сундук, и вынул из него ларец, и открыл его, и оттуда вышла молодая
женщина с стройным станом, сияющая подобно светлому солнцу, как это сказал,
и отлично сказал, поэт Атьгия:

Засияла во тьме она - день блистает.
И сверкают стволов верхи её светом.
Она блещет, как много солнц на восходе.
Сняв покровы, смутит она звезды ночи.

Все творенья пред нею ниц упадают,
Коль, явившись, сорвёт она с них покровы.
Если же в гневе сверкнёт она жаром молний,
Льются слезы дождей тогда безудержно5.

Джинн взглянул на эту женщину и сказал: "О владычица благородных, о ты,
кою я похитил в ночь свадьбы, я хочу немного поспать!" - и он положил
голову на колени женщины и заснул; она же подняла голову и увидела обоих
царей, сидевших на дереве. Тогда она сняла голову джинна со своих колен и
положила её на землю и, вставши под дерево, сказала братьям знаками:
"Слезайте, не бойтесь ифрита". И они ответили ей: "Заклинаем тебя Аллахом,
избавь нас от этого". Но женщина сказала: "Если не спуститесь, я разбужу
ифрита, и он умертвит вас злой смертью". И они испугались и спустились к
женщине, а она легла перед ними и сказала: "Вонзите, да покрепче, или я
разбужу ифрита". От страха царь Шахрияр сказал своему брату, царю
Шахземану: "О брат мой, сделай то, что она велела тебе!" Но Шахземан
ответил: "Не сделаю! Сделай ты раньше меня!" И они принялись знаками
подзадоривать друг друга, но женщина воскликнула: "Что это? Я вижу, вы
перемигиваетесь! Если вы не подойдёте и не сделаете этого, я разбужу
ифрита!" И из страха перед джинном оба брата исполнили приказание, а когда
они кончили, она сказала: "Очнитесь!" - и, вынув из-за пазухи кошель,
извлекла оттуда ожерелье из пятисот семидесяти перстней. "Знаете ли вы, что
это За перстни?" - спросила она; и братья ответили: "Не Знаем!" Тогда
женщина сказала: "Владельцы всех этих перстней имели со мной дело на рогах
этого ифрита. Дайте же мне и вы тоже по перстню". И братья дали женщине два
перстня со своих рук, а она сказала: "Этот ифрит меня похитил в ночь моей
свадьбы и положил меня в ларец, а ларец - в сундук. Он навесил на сундук
семь блестящих замков и опустил меня на дно ревущего моря, где бьются
волны, но не знал он, что если женщина чего-нибудь захочет, то её не
одолеет никто, как оказал один из поэтов:

Не будь доверчив ты к женщинам,
Не верь обетам и клятвам их;
Прощенье их, как и злоба их
С одной лишь похотью связаны.

Любовь являют притворную,
Обман таится в одеждах их.
Учись на жизни Иосифа6, -
И там найдёшь ты обманы их.
Ведь знаешь ты: твой отец Адам
Из за них уйти тоже должен был.

А другой сказал:

О несчастный, сильней от брани любимый!
Мои проступок не столь велик, как ты хочешь.
Полюбивши, свершил я этим лишь то же,
Что и прежде мужи давно совершали.
Удивленья великого тот достоин,
Кто от женских остался чар невредимым..."

Услышав от неё такие слова, оба царя до крайности удивлялись и сказали
один другому: "Вот ифрит, и с ним случилось худшее, чем с нами! Подобного
не бывало ещё ни с кем!"
И они тотчас ушли от неё и вернулись в город царя Шахрияра, и он вошёл
во дворец и отрубил голову своей жене, и рабам, и невольницам.
И царь Шахрияр еженощно стал брать невинную девушку я овладевал ею, а
потом убивал её, и так продолжалось в течение трех лет.
И люди возопили и бежали со своими дочерьми, и в городе не осталось ни
одной девушки, пригодной для брачной жизни.
И вот потом царь приказал своему везирю привести ему, по обычаю,
девушку, и везирь вышел и стал искать, по не нашёл девушки и отправился в
своё жилище, угнетённый и подавленный, боясь для себя зла от царя.




А у царского везиря было две дочери: старшая - по имени Шахразада, и младшая -
по имени Дуньязада. Старшая читала книги, летописи и жития древних царей и
предания о минувших народах, и она, говорят, собрала тысячу летописных
книг, относящихся к древним народам, прежним царям и поэтам. И сказала она
отцу: "Отчего это ты, я вижу, грустен и подавлен и обременён заботой и
печалями? Ведь сказал же кто-то об этом:

Кто заботами подавлен,
Тем скажи: "Не вечно горе!
Как кончается веселье,
Так проходят и заботы".

И, услышав от своей дочери такие слова, везирь рассказал ей от начала
до конца, что случилось у него с царём. И Шахразада воскликнула: "Заклинаю
тебя Аллахом, о батюшка, выдай меня за этого царя, и тогда я либо останусь
жить, либо буду выкупом за дочерей мусульман и спасу их от царя". -
"Заклинаю тебя Аллахом, - воскликнул везирь, - не подвергай себя такой
опасности!" Но Шахразада сказала: "Это неизбежно должно быть!" И везирь
молвил: "Я боюсь, что с тобою случится то же, что случилось у быка и осла с
земледельцем". - "А что же было с ними?" - спросила Шахразада.

Рассказ о быке с ослом



Знай, о дочь моя, - сказал везирь, - что один купец обладал богатством и стадами скота, и у него была жена и дети, и Аллах великий даровал ему знание языка и наречий животных и птиц. А жил этот купец в деревне, и у него, в его доме, были бык и осел. И однажды бык вошел в стойло осла и увидел, что оно подметено и побрызгано, а в кормушке у осла просеянный ячмень и просеянная солома, и сам он лежит и отдыхает, и только иногда хозяин ездит на нем, если случится какое-нибудь дело, и тотчас же возвращается. И в какой-то день купец услышал, как бык говорил ослу: "На здоровье тебе! Я устаю, а ты отдыхаешь, и ешь ячмень просеянным, и За тобою ухаживают, и только иногда хозяин ездит на тебе и возвращается, а я должен вечно пахать и вертеть жернов". И осел отвечал: "Когда ты выйдешь в поле и тебе наденут на шею ярмо, ложись и не подымайся, даже если тебя будут бить, или встань и ложись опять. А когда тебя приведут назад и дадут тебе бобов, не ешь их, как будто ты больной, и не касайся пищи и питья день, два или три, - тогда отдохнешь от трудов и тягот". А купец слышал их разговор. И когда погонщик принес быку его вечерний корм, тот съел самую малость, и наутро погонщик, пришедший, чтобы отвести быка на пашню, нашел его больным, и опечалился, и сказал: "Вот почему бык не мог вчера работать!" А потом он пошел к купцу и сказал ему: "О господин мой, бык не годен для работы: он не съел вчера вечером корм и ничего не взял в рот". А купец уже знал, в чем дело, и сказал: "Иди возьми осла и паши на нем, вместо быка, целый день". Когда к концу дня осел вернулся, после того как весь день пахал, бык поблагодарил его за его милость, избавившую его на этот день от труда, но осел ничего ему не отвечал и сильно раскаивался. И на следующий день земледелец пришел и взял осла и пахал на нем до вечера, и осел вернулся с ободранной шеей, мертвый от усталости. И бык, оглядев осла, поблагодарил его и восхвалил, а осел воскликнул: "Я лежал развалившись, но болтливость мне повредила! Знай, - добавил он, - что я тебе искренний совет- чик; я услышал, как наш хозяин говорил: "Если бык не встанет с места, отдайте его мяснику, пусть он его зарежет и порежет его кожу на куски". И я боюсь за тебя и тебя предупреждаю. Вот и все!"
Бык, услышав слова осла, поблагодарил его и сказал: "Завтра я пойду с ними работать!" - и потом он съел весь свой корм и даже вылизал языком ясли. А хозяин слышал весь этот разговор. И когда настал день, купец и его жена вышли к коровнику и сели, и погонщик пришел, взял быка и вывел его; и при виде своего господина бык задрал хвост, пустил ветры и поскакал, а купец засмеялся так, что упал навзничь. "Чему ты смеешься?" - спросила его жена, и он отвечал: "Я видел и слышал тайну, но не могу ее открыть - я тогда умру". - "Ты непременно должен рассказать мне о ней и о причине твоего смеха, даже если умрешь!" - возразила его жена. Но ку- пец ответил: "Я не могу открыть эту тайну, так как боюсь смерти". И она воскликнула: "Ты, наверное, смеешься надо мною!" - и до тех пор приста- вала и надоедала ему, рока он не покорился ей и не расстроился; и тогда он созвал своих детей и послал за судьей и свидетелями, желая составить завещание и потом открыть жене тайну и умереть, ибо он любил свою жену великой любовью, так как она была дочерью его дяди [7] и матерью его де- тей, а он уже прожил сто двадцать лет жизни. Затем купец велел созвать всех родственников и всех живших на его улице и рассказал им эту по- весть, добавив, что когда он скажет свою тайну, он умрет.
И все, кто присутствовал, сказали его жене: "Заклинаем тебя Аллахом, брось это де- ло, чтобы не умер твой муж и отец твоих детей". Но она воскликнула: "Не отстану от него, пока не скажет! Пусть его умирает!" И все замолчали. И тогда купец поднялся и пошел к стойлу, чтобы совершить омовение и, вер- нувшись, рассказать им и умереть. А у купца был петух и с ним пятьдесят кур, и еще у него была собака. И вот он услышал, как собака кричит и ругает петуха, говоря ему: "Ты радуешься, а наш хозяин собирается умирать". - "Как это? - спросил петух; и пес повторил ему всю повесть, и тогда петух воскликнул: "Клянусь Аллахом, мало ума у нашего господина! У меня вот пятьдесят жен - то с одной помирюсь, то к другой подлажусь; а у хозяина одна жена, и он не знает, как с ней обращаться. Взять бы ему тутовых прутьев, пойти в чулан и бить жену, пока она не умрет или не закается впредь ни о чем его не спрашивать". А торговец слышал слова петуха, обращенные к собаке, - рассказывал везирь своей дочери Шахразаде, - и я сделаю с тобой то же, что он сделал со своей женой". "А что он сделал?" - спросила Шахразада. И везирь продолжал: "Наломав тутовых прутьев, он спрятал их в чулан и привел туда свою жену, говоря: "Подойди сюда, я тебе все скажу в чулане и умру, и никто на меня не будет смотреть". И она вошла с ним в чулан, и тогда купец запер дверь и принялся так бить свою жену, что она едва не лишилась чувств и закричала: "Я раскаиваюсь!" А потом она поцеловала мужу руки и ноги, и покаялась, и вышла вместе с ним, и ее родные и все собравшиеся обрадовались, и они продолжали жить приятнейшей жизнью до самой смерти".

И, услышав слова своего отца, дочь везиря сказала: "То, чего я хочу, неизбежно!" И тогда везирь снарядил ее и отвел к царю Шахрияру. А Шахразада подучила свою младшую сестру и сказала ей: "Когда я приду к царю, я пошлю за тобой, а ты, когда придешь и увидишь, что царь удовлетворил свою нужду во мне, скажи: "О сестрица, поговори с нами и расскажи нам что-нибудь, чтобы сократить бессонную ночь", - и я расскажу тебе что-то, в чем будет, с соизволения Аллаха, наше освобождение". И вот везирь, отец Шахразады, привел ее к царю, и царь, увидя его, обрадовался и спросил: "Доставил ли ты то, что мне нужно?" И везирь сказал: "Да!" И Шахрияр захотел взять Шахразаду, но она заплакала; и тогда он спро- сил ее: "Что с тобой?" Шахразада сказала: "О царь, у меня есть маленькая сестра, и я хочу с ней проститься". И царь послал тогда за Дуньязадой, и она пришла к сестре, обняла ее и села на полу возле ложа. И тогда Шахрияр овладел Шахразадой, а потом они стали беседовать; и младшая сестра сказала Шахразаде: "Заклинаю тебя Аллахом, сестрица, расскажи нам что-нибудь, чтобы сократить бессонные часы ночи". "С любовью и охотой, если разрешит мне безупречный царь", - ответила Шахразада. И, услышав эти слова, царь, мучавшийся бессонницей, обрадовался, что послушает рассказ, и позволил.

Вторая ночь





Когда же настала вторая ночь, Дуньязада сказала своей сестре Шахразаде:
"О сестрица, докончи свой рассказ о купце и духе".
И Шахразада ответила: "С любовью и удовольствием, если мне позволит
царь!"
И царь молвил: "Рассказывай!"
И Шахразада продолжала: "Дошло до меня, о счастливый царь и
справедливый повелитель, что когда старик хотел зарезать телёнка, его
сердце взволновалось, и он сказал пастуху: "Оставь этого телёнка среди
скотины". (А все это старец рассказывал джинну, и джинн слушал и изумлялся
его удивительным речам.) "И было так, о владыка царей джиннов, - продолжал
владелец газели, - дочь моего дяди, вот эта газель, смотрела и видела и
говорила мне: "Зарежь телёнка, он жирный!" Но мне было не легко его
зарезать, и я велел пастуху взять телёнка, и пастух взял его и ушёл с ним.
А на следующий день я сижу, и вдруг ко мне приходит пастух и говорит:
"Господин мой, я тебе что-то такое скажу, от чего ты обрадуешься, и мне за
приятную весть полагается подарок". - "Хорошо", - ответил я; и пастух
сказал: "О купец, у меня есть дочка, которая с малых лет научилась
колдовству у одной старухи, жившей у нас. И вот вчера, когда ты дал мне
телёнка, я пришёл к моей дочери, и она посмотрела на телёнка и закрыла себе
лицо и заплакала, а потом засмеялась и сказала: "О батюшка, мало же я для
тебя значу, если ты вводишь ко мне чужих мужчин!" - "Где же чужие мужчины,
- спросил я, - и почему ты плачешь и смеёшься?" - "Этот телёнок, который с
тобою, - сын нашего господина, - ответила моя дочь. - Он заколдован, и
заколдовала его, вместе с его матерью, жена его отца. Вот почему я
смеялась; а плакала я по его матери, которую зарезал его отец". И я до
крайности удивился, и, едва увидев, что взошло солнце" я пришёл тебе
сообщить об этом".
Услышав от пастуха эти слова, о джинн, я пошёл с ним, без вина пьяный
от охватившей меня радости и веселья, и пришёл в его дом, и дочь пастуха
приветствовала меня и поцеловала мне руку, а телёнок подошёл ко мне и стал
об меня тереться. И я сказал дочери пастуха: "Правда ли то, что ты говоришь
об этом телёнке?" И она отвечала: "Да, господин мои, это твой сын и лучшая
часть твоего сердца". - "О девушка, - сказал я тогда, - если ты освободишь
его, я отдам тебе весь мой скот, и вес имущество, и все, что сейчас в руках
твоего отца". Но девушка улыбнулась и сказала: "О господин мой, я не жадна
до денег и сделаю это только при двух условиях: первое - выдай меня за него
замуж, а второе - позволь мне заколдовать ту, что его заколдовала, и
заточить её, иначе мне угрожают её козни".
Услышав от дочери пастуха эти слова, о джинн, я сказал: "И сверх того,
что ты требуешь, тебе достанется весь скот и имущество, находящееся в руках
твоего отца. Что же до дочери моего дяди, то её кровь для тебя
невозбранна".
Когда дочь пастуха услышала это, она взяла чашку и наполнила её водой,
а потом произнесла над водой заклинания и брызнула ею на телёнка, говоря:
"Если ты телёнок по творению Аллаха великого, останься в этом образе и не
изменяйся, а если ты заколдован, прими свой прежний образ с соизволения
великого Аллаха!" Вдруг телёнок встряхнулся и стал человеком, и я бросился
к нему и воскликнул: "Заклинаю тебя Аллахом, расскажи мне, что сделала с
тобою и с твоей матерью дочь моего дяди!" И он поведал мне, что с ними
случилось, и я сказал: "О дитя моё, Аллах послал тебе того, кто освободил
тебя и восстановил твоё право".
После этого, о джинн, я выдал дочь пастуха за него замуж, а она
заколдовала дочь моего дяди, эту газель, и сказала: "Это прекрасный образ,
не дикий, и вид его не внушает отвращения". И дочь пастуха жила с нами дни
и ночи и ночи и дни, пока Аллах не взял её к себе, а после её кончины мой
сын отправился в страны Индии, то есть в земли этого купца, с которым у
тебя было то, что было; и тогда я взял эту газель, дочь моего дяди, и пошёл
с нею из страны в страну, высматривая, что сталось с моим сыном, - и судьба
привела меня в это место, и я увидел купца, который сидел и плакал. Вот мой
рассказ".
"Это удивительный рассказ, - сказал джинн, - и я дарю тебе треть крови
купца".
И тогда выступил второй старец, тот, что был с охотничьими собаками, и
сказал джинну: "Если я тебе расскажу, что у меня случилось с моими двумя
братьями, этими собаками, и ты сочтёшь мой рассказ ещё более удивительным и
диковинным, подаришь и ты мне одну треть проступка этого купца?" - "Если
твой рассказ будет удивительнее и диковиннее - она твоя", - отвечал джинн.

Рассказ второго старца (ночь 2)

Знай, о владыка царей джиннов, - начал старец, - что эти две собаки -
мои братья, а я - третий брат. Мой отец умер и оставил нам три тысячи
динаров, и я открыл лавку, чтобы торговать, и мои братья тоже открыли по
лавке. Но я просидел в лавке недолго, так как мой старший брат, один из
этих псов, продал все, что было у него, за тысячу динаров и, накупив
товаров и всякого добра, уехал путешествовать. Он отсутствовал целый год, и
вдруг, когда я однажды был в лавке, подле меня остановился нищий. Я сказал
ему: "Аллах поможет!" Но нищий воскликнул, плача: "Ты уже не узнаешь меня!"
- и тогда я всмотрелся в него и вдруг вижу - это мой брат! И я поднялся и
приветствовал его и, отведя его в лавку, спросил, что с ним. Но он ответил:
"Не спрашивай! Деньги ушли, и счастье изменило". И тогда я свёз его в баню,
и одел в платье из моей одежды, и привёл его к себе, а потом я подсчитал
оборот лавки, и оказалось, что я нажил тысячу динаров и что мой капитал -
две тысячи. Я разделил эти деньги с братом и сказал ему: "Считай, что ты не
путешествовал и не уезжал на чужбину"; и брат мой взял деньги, радостный, и
открыл лавку.
И прошли ночи и дни, и мой второй брат, - а это другой пёс, - продал
своё имущество и все, что у него было, и захотел путешествовать. Мы
удерживали его, но не удержали, и, накупив товару, он уехал с
путешественниками. Его не было с нами целый год, а потом он пришёл ко мне
таким же, как его старший брат, и я сказал ему: "О брат мой, не советовал
ли я тебе не ездить?" А он заплакал и воскликнул: "О брат мой, так было
суждено, и вот я теперь бедняк: у меня нет ни единого дирхема9, и я голый,
без рубахи". И я взял его, о джинн, и сводил в баню и одел в новое платье
из своей одежды, а потом пошёл с ним в лавку, и мы поели и попили, и после
этого я сказал ему: "О брат мой, я свожу счета своей лавки один раз каждый
новый год, и весь доход, какой будет, пойдёт мне и тебе". И я подсчитал, о
ифрит, оборот своей лавки, и у меня оказалось две тысячи динаров, и я
восхвалил творца, да будет он превознесён и прославлен! А потом я дал брату
тысячу динаров, и у меня осталась тысяча, и брат мой открыл лавку, и мы
прожили много дней.
А через несколько времени мои братья приступили ко мне, желая, чтобы я
поехал с ними, но я не сделал этого И сказал им: "Что вы такого нажили в
путешествии, что бы и я мог нажить?" и не стал их слушать. И мы остались в
наших лавках, продавая и покупая, и братья каждый год предлагали мне
путешествовать, а я не соглашался, пока не прошло шесть лет. И тогда я
позволил им поехать и сказал: "О братья, и я тоже отправлюсь с вами, но
давайте посмотрим, сколько у вас денег", - и не нашёл у них ничего;
напротив, они все спустили, предаваясь обжорству, пьянству и наслаждениям.
Но я не стал с ними говорить и, не сказав ни слова, подвёл счета своей
лавки и превратил в деньги все бывшие у меня товары и имущество, и у меня
оказалось шесть тысяч динаров. И я обрадовался, и разделил их пополам, и
сказал братьям: "Вот три тысячи динаров, для меня и для вас, и на них мы
будем торговать". А другие три тысячи динаров я закопал, предполагая, что
со мной может случиться то же, что с ними, и когда я приеду, то у меня
останется три тысячи динаров, на которые мы снова откроем свои лавки. Мои
братья были согласны, и я дал им по тысяче динаров, и у меня тоже осталась
тысяча, и мы Закупили необходимые товары, и снарядились в путь, и наняли
корабль, и перенесли туда свои пожитки.
Мы ехали первый день, и второй день, и путешествовали целый месяц, пока
не прибыли со своими товарами в один город. Мы получили на каждый динар
десять и хотели уезжать, как увидели на берегу моря девушку, одетую в
рваные лохмотья, которая поцеловала мне руку и сказала: "О господин мой,
способен ли ты на милость и благодеяние, за которое я тебя отблагодарю?" -
"Да, - отвечал я ей, - я люблю благодеяния и милости и помогу тебе, даже
если ты не отблагодаришь меня". И тогда девушка сказала: "О господин,
женись на мне и возьми меня в свои земли. Я отдаю тебе себя, будь же ко мне
милостив, ибо я из тех, кому оказывают добро и благодеяния, а я отблагодарю
тебя. И да не введёт тебя в обман моё положение". И когда я услышал слова
девушки, моё сердце устремилось к ней, во исполнение того, что угодно
Аллаху, великому, славному, и я взял девушку и одел её, и постлал ей на
корабле хорошую постель, и заботился о ней, и почитал её. А потом или
поехали дальше, и в моем сердце родилась большая любовь к девушке, и не
расставался с ней ни днём, ни ночью. Я пренебрёг из-за неё моими братьями,
и они приревновали меня и позавидовали моему богатству и изобилию моих
товаров, и глаза их не знали сна, жадные до наших денег. И братья
заговорили о том, как бы убить меня и взять мои деньги, и сказали: "Убьём
брата, и все деньги будут наши".
И дьявол украсил это дело в их мыслях. И они подошли ко мне, когда я
спал рядом с женою, и подняли меня вместе с нею и бросили в морс; и тут моя
жена пробудилась, встряхнулась и стала ифриткой и понесла меня - и вынесла
на остров. Потом она ненадолго скрылась и, вернувшись ко мне год утро,
сказала: "Я твоя жена, и я тебя вынесла и спасла от смерти по изволению
Аллаха великою. Знай, я твоя суженая, и когда я тебя увидела, моё сердце
полюблю тебя ради Аллаха, - а я верую в Аллаха и его посланника, да
благословит его Аллах и да и приветствует! И я пришла к тебе такого, как ты
видел меня, и ты взял меня в жены, - и вот я спасла тебя от потопления. По
я разгневалась на твоих братьев, и мне непременно надо их убить". Услышав
её слова, я изумился и поблагодарил её за её поступок и сказал ей: "Что же
касается убийства моих братьев, знай!" - и я поведал ей все, что у меня с
ними было, с начала до конка.
И, узнав это, она сказала: "Я сегодня ночью слетаю к ним и потоплю их
корабль и погублю их". - "Закликаю тебя Аллахом, - сказал я, - не делай
этого! Ведь говорит изречение: "О благодетельствующий злому, достаточно со
злодея и того, что он сделал". Как бы то ни было, они мои братья". - "Я
непременно должна их убить", - возразила джинния. И я принялся её умолять,
и тогда она отнесла меня на крышу моего дома. И я отпер двери и вынул то,
что спрятал под землёй, и открыл свою лавку, пожелав людям мира и купив
товаров. Когда же настал вечер, я вернулся домой и нашёл этих двух собак,
привязанных во дворе, - и, увидев меня, они встали и заплакали и уцепились
за меня.
И не успел я оглянуться, как моя жена сказала мне:
"Это твои братья". - "А кто с ними сделал такое дело?" - спросил я. И
она ответила: "Я послала за моей сестрой, и она сделала это с ними, и они
не освободятся раньше чем через десять лет". И вот я пришёл сюда, идя к
ней, чтобы она освободила моих братьев после того, как они провели десять
лет в таком состоянии, и я увидел этого купца, и он рассказал мне, что с
ним случилось, и мне захотелось не уходить отсюда и посмотреть, что у тебя
с ним будет. Вот мой рассказ".
"Это удивительная история, и я дарю тебе треть крови купца и его
проступка", - сказал джинн.
И тут третий старец, владелец мула, сказал: "Я расскажу тебе историю
диковиннее этих двух, а ты, о джинн, подари мне остаток его крови и
преступления". - "Хорошо", - отвечал джинн.

Рассказ третьего старца (ночь 2)

О, султан и глава всех джиннов, - начал старец, - Знай, что этот мул
был моей женой. Я отправился в путешествие и отсутствовал целый год, а
потом я закончил поездку и вернулся ночью к жене. И я увидел чёрного раба,
который лежал с нею в постели, и они разговаривали, играли, смеялись,
целовались и возились. И, увидя меня, моя жена поспешно поднялась с
кувшином воды, произнесла что-то над нею и брызнула на меня и сказала:
"Измени свой образ и прими образ собаки!" И я тотчас же стал собакой, и моя
жена выгнала меня из дома; и я вышел из ворот и шёл до тех пор, пока не
пришёл к лавке мясника. И я подошёл и стал есть кости, и когда хозяин лавки
меня заметил, он взял меня и ввёл к себе в дом. И, увидев меня, дочь
мясника закрыла от меня лицо и воскликнула: "Ты приводишь мужчину и входишь
с ним к нам!" - "Где же мужчина?" - спросил её отец. И она сказала: "Этот
пёс - мужчина, которого заколдовала его жена, и я могу его освободить". И,
услышав слова девушки, её отец воскликнул: "Заклинаю тебя Аллахом, дочь
моя, освободи его". И она взяла кувшин с водой, и произнесла над ней что-то
и слегка брызнула на меня, и сказала: "Перемени этот образ на твой прежний
вид!" И я принял свой первоначальный образ и поцеловал руку девушки и
сказал ей: "Я хочу, чтобы ты заколдовала мою жену, как она заколдовала
меня". И девушка дала мне немного воды и сказала: "Когда увидишь свою жену
спящей, брызни на неё этой водой и скажи, что захочешь, и она станет тем,
чем ты пожелаешь". И я взял воду и вошёл к своей жене, и, найдя её спящей,
брызнул на неё водой и сказал: "Покинь этот образ и прими образ мула!" И
она тотчас же стала мулом, тем самым, которого ты видишь своими глазами, о
султан и глава джиннов".
И джинн спросил мула: "Верно?" И мул затряс головой и заговорил
знаками, обозначавшими: "Да, клянусь Аллахом, это моя повесть и то, что со
мной случилось!"
И когда третий старец кончил свой рассказ, джинн затрясся от восторга и
подарил ему треть крови купца..."
Но тут застигло Шахразаду утро, и она прекратила дозволенные речи.
И сестра её сказала: "О сестрица, как сладостен твой рассказ, и хорош,
и усладителен, и нежен".
И Шахразада ответила: "Куда этому до того, о чем я расскажу вам в
следующую ночь, если я буду жить и царь оставит меня".
"Клянусь Аллахом, - воскликнул царь, - я не убью её, пока не услышу всю
её повесть, ибо она удивительна!"
И потом они провели эту ночь до утра обнявшись, и царь отправился
вершить суд, и пришли войска и везирь, и диван10 наполнился людьми. И
царь судил, назначал, к отставлял, и запрещал, и приказывал до конца дня.
И потом диван разошёлся, и царь Шахрияр удалился в свои покои. И с
приближением ночи он удовлетворил свою нужду с дочерью везиря.

Третья ночь



А когда настала третья ночь, её сестра Дуньязада сказала ей: "О
сестрица, докончи твой рассказ".
И Шахразада ответила: "С любовью и охотой! Дошло до меня, о счастливый
царь, что трети!! старец рассказал джинну историю, диковиннее двух других,
и джинн до крайности изумился и затрясся от восторга и сказал: "Дарю тебе
остаток проступка купца и отпускаю его". И купец обратился к старцам и
поблагодарил их, и они поздравили его со спасением, и каждый из них
вернулся в свою страну. Но это не удивительней, чем сказка о рыбаке".
"А как это было?" - спросил царь.

Сказка о рыбаке (ночи 3-9)





Дошло до меня, о счастливый царь, - сказала Шахразада, - что был один рыбак, далеко зашедший в годах, и были у него жена и трое детей, и жил он в бедности. И был у него обычай забрасывать свою сеть каждый день че- тыре раза, не иначе; и вот однажды он вышел в полуденную пору, и пришел на берег моря, и поставил свою корзину, и, подобрав полы, вошел в море и закинул сеть. Оп выждал, пока сеть установится в воде, и собрал веревки, и когда почувствовал, что сеть отяжелела, попробовал ее вытянуть, но не смог; и тогда он вышел с концом сети на берег, вбил колышек, привязал сеть и, раздевшись, стал пырять вокруг нее, и до тех пор старался, пока не вытащил ее. И он обрадовался и вышел и, надев свою одежду, подошел к сети, но нашел в ней мертвого осла, который разорвал сеть. Увидев это, рыбак опечалился и воскликнул: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Поистине, это удивительное пропитание! - сказал он потом и произнес: О ты, погрузившийся в мрак ночи и гибели, Усилья умерь свои: надел не труды дают. Не видишь ли моря ты, и к морю рыбак идет, Собравшись на промысел под сенью светил ночных? Вошел он в пучину вод, и хлещет волна его, И взора не сводит он с раздутых сетей своих. Но мирно проспавши ночь, довольный той рыбою, Чье горло уж проткнуто железом убийственным, Продаст он улов тому, кто ночь безмятежно спал, Укрытый от холода во благе и милости. Хвала же творцу! Одним он даст, а другим не даст; Одним суждено ловить, другим - поедать улов". Потом он сказал: "Живо! Милость непременно будет, если захочет Аллах великий! - и произнес: Если будешь
ты поражен бедой, облачись тогда Во терпенье славных; поистине, так разумнее; Рабам не сетуй: на доброго станешь сетовать Перед теми ты, кто не будет добр никогда к тебе". Потом он выбросил осла из сети и отжал ее, а окончив отжимать сеть, он расправил ее и вошел в море и, сказав: "Во имя Аллаха!", снова забро- сил. Он выждал, пока сеть установится; и она отяжелела и зацепилась крепче, чем прежде, и рыбак подумал, что это рыба, и, привязав сеть, разделся, вошел в воду и до тех пор нырял, пока не высвободил ее. Он трудился над нею, пока не поднял ее на сушу, но нашел в ней большой кув- шин, полный песку и ила. И, увидев это, рыбак опечалился и произнес: "О ярость судьбы - довольно! А мало тебе - будь мягче! Я вышел за пропитаньем, Но вижу - оно скончалось. Как много глупцов в Плеядах И сколько во прахе мудрых!" Потом он бросил кувшин и отжал сеть и вычистил ее и, попросив про- щенья у Аллаха великого, вернулся к морютретий раз и опять закинул сеть. И, подождав, пока она установится, он вытянул сеть, но нашел в ней черепки, осколки стекла и кости. И тогда он сильно рассердился и запла- кал и произнес: "Вот доля твоя: вершить делами не властен ты; Ни знанье, ни сила чар надела не даст тебе; И счастье и доля всем заранее розданы, И мало в земле одной, и много в другой земле. Превратность судьбы гнетет и клонит воспитанных, А подлых возносит ввысь, достойных презрения, О смерть, посети меня! Поистине, жизнь скверна, Коль сокол спускается, а гуси взлетают ввысь. Не диво, что видишь ты достойного в бедности, А скверный свирепствует, над всеми имея власть: И птица кружит одна с востока и запада Над миром, другая ж все имеет, не двигаясь". Потом он поднял голову к небу и сказал: "Боже, ты Знаешь, что я забрасываю свою сеть только четыре раза в день, а я уже забросил ее трижды, и ничего не пришло ко мне. Пошли же мне, о боже, в этот раз мое пропитание!" Затем рыбак произнес имя Аллаха и закинул сеть в море и, подождав, пока она установится, потянул ее, но не мог вытянуть, и оказалось, она запуталась на дне. "Кет мощи и силы, кроме как у Аллаха! - воскликнул рыбак и произнес: Тьфу всей жизни, если будет такова, - Я узнал в пей только горе и беду! Коль безоблачна жизнь мужа на заре, Чашу смерти должен выпить к ночи оп. А ведь прежде был я тем, о ком ответ На вопрос: кто всех счастливей? - был: вот он!" Он разделся и нырнул за сетью, и трудился над ней, пока не поднял на сушу, и, растянув сеть, он нашел в ней кувшин из желтой меди, чем-то на- полненный, и горлышко его было запечатано свинцом, на котором был оттиск перстня господина нашего Сулеймана ибн Дауда [11], - мир с ними обоими! И, увидав кувшин, рыбак обрадовался и воскликнул: "Я продам его на рынке медников, он стоит десять динаров золотом!" Потом он подвигал кувшин, и нашел его тяжелым, и увидел, что он плотно закрыт, и сказал себе: "Взгляну-ка, что в этом кувшине! Открою его и посмотрю, что в нем есть, а потом продам!" И он вынул нож и старался над свинцом, пока не сорвал его с кувшина, и положил кувшин боком на землю и потряс его, чтобы то, что было в нем, вылилось, - но оттуда не полилось ничего, и рыбак до крайности удивился. А потом из кувшина пошел дым, который поднялся до облаков небесных и пополз по лицу земли, и когда дым вышел целиком, то собрался и сжался, и затрепетал, и сделался ифритом с головой в облаках и ногами на земле. И голова его была как купол, руки как вилы, ноги как мачты, рот словно пещера, зубы точно камни, ноздри как трубы, и глаза как два светильника, и был он мрачный, мерзкий. И когда рыбак увидел этого ифрита, у него задрожали поджилки и засту- чали зубы и высохла слюна, и он не видел перед собой дороги. А ифрит, увидя его, воскликнул: "Нет бога, кроме Аллаха, Сулейман - пророк Алла- ха!" Потом он вскричал: "О пророк Аллаха, не убивай меня! Я не стану больше противиться твоему слову и не ослушаюсь твоего веления!" И рыбак сказал ему: "О марид, ты говоришь: "Сулейман - пророк Аллаха", а Сулей- ман уже тысяча восемьсот лет как умер, и мы живем в последние времена перед концом мира. Какова твоя история, и что с тобой случилось, и поче- му ты вошел в этот кувшин?" И, услышав слова рыбака, марид воскликнул: "Нет бога, кроме Аллаха! Радуйся, о рыбак!" - "Чем же ты меня порадуешь?" - спросил рыбак. И иф- рит ответил: "Тем, что убью тебя сию же минуту злейшей смертью". - "За такую весть, о начальник ифритов, ты достоин лишиться защиты Аллаха! - вскричал рыбак. - О проклятый, за что ты убиваешь меня и зачем нужна те- бе моя жизнь, когда я освободил тебя из кувшина и спас со дна моря и поднял на сушу?" - "Пожелай, какой смертью хочешь умереть и какой казнью казнен!" - сказал ифрит. И рыбак воскликнул: "В чем мой грех и за что ты меня так награждаешь?" - "Послушай мою историю, о рыбак", - сказал иф- рит, и рыбак сказал: "Говори и будь краток, а то у меня душа уже подошла к носу!" "Знай, о рыбак, - сказал ифрит, - что я один из джиннов-вероотступни- ков, и мы ослушались Сулеймана, сына Дауда, - мир с ними обоими! - я и Сахр, джинн. И Сулейман прислал своего везиря, Асафа ибн Барахию, и он привел меня к Сулейману насильно, в унижении, против моей воли. Он пос- тавил меня перед Сулейманом, и Сулейман, увидев меня, призвал против ме- ня на помощь Аллаха И предложил мне принять истинную веру и войти под его власть, но я отказался. И тогда он велел принести этот кувшин и за- точил меня в нем и запечатал кувшин свинцом, оттиснув на нем величайшее из имен Аллаха, а потом он отдал приказ джиннам, и они понесли меня и бросили посреди моря. И я провел в море сто лет и сказал в своем сердце: всякого, кто освободит меня, я обогащу навеки. Но прошло еще сто лет, и никто меня не освободил. И прошла другая сотня, и я сказал: всякому, кто освободит меня, я открою сокровища земли. Но никто не освободил меня. И надо мною прошло еще четыреста лет, и я сказал: всякому, кто освободит меня, я исполню три желания. Но никто не освободил меня, и тогда я разг- невался сильным гневом и сказал в душе своей: всякого, кто освободит ме- ня сейчас, я убью и предложу ему выбрать, какою смертью умереть! И вот ты освободил меня, и я тебе предлагаю выбрать, какой смертью ты хочешь умереть". Услышав слова ифрита, рыбак воскликнул: "О диво Аллаха! А я-то пришел освободить тебя только теперь! Избавь меня от смерти - Аллах избавит те- бя, - сказал он ифриту. - Не губи меня - Аллах даст над тобою власть то- му, кто тебя погубит". - "Твоя смерть неизбежна, пожелай же, какой смертью тебе умереть", - сказал марид. И когда рыбак убедился в этом, он снова обратился к ифриту и сказал: "Помилуй меня в награду за то, что я тебя освободил". - "Но я ведь и убиваю тебя только потому, что ты меня освободил!" - воскликнул ифрит. И рыбак сказал: "О шейх [12] ифритов, я поступаю с тобой хорошо, а ты воз- даешь мне скверным. Не лжет изречение, заключающееся в таких стихах: Мы благо им сделали, - обратным воздали нам; Вот, жизнью моей клянусь, порочных деяния! Поступит похвально кто с людьми недостойными - Тем будет так воздано, как давшим гиене кров". Услышав слова рыбака, ифрит воскликнул: "Не тяни, твоя смерть неиз- бежна!" И рыбак подумал: "Это джинн, а я человек, и Аллах даровал мне совершенный ум. Вот я придумаю, как погубить его хитростью и умом, пока он измышляет, как погубить меня коварством и мерзостью". Потом он сказал ифриту: "Моя смерть неизбежна?" И ифрит отвечал: "Да". И тогда рыбак воскликнул: "Заклинаю тебя величайшим именем, выре- занным на перстне Сулеймана ибн Дауда - мир с ними обоими! - я спрошу тебя об одной вещи,
скажи мне правду". - "Хорошо, - сказал ифрит, - спрашивай и будь краток!" - и он задрожал и затрясся, услышав упоминание величайшего имени. А рыбак сказал: "Ты был в этом кувшине, а кувшин не вместит даже твоей руки или ноги. Так как же он вместил тебя всего?" - "Так ты не веришь, что я был в нем?" - вскричал ифрит. "Я никогда тебе не поверю, пока не увижу тебя там своими глазами", - отвечал рыбак..."


И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четвертая ночь



Когда же настала четвертая ночь, ее сестра сказала: "Закончи твой рассказ, если тебе не хочется спать". И Шахразада продолжала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что рыбак сказал ифриту: "Никогда тебе не поверю, пока не увижу тебя там своими глазами". И тогда ифрит встряхнулся и стал дымом над морем, и собрался, и мало-помалу стал входить в кувшин, пока весь дым не оказался в кувши- не. И тут рыбак поспешно схватил свинцовую пробку с печатью и закрыл ею кувшин и закричал на ифрита: "Выбирай, какой смертью умрешь! Клянусь Ал- лахом, я брошу тебя в море и построю себе здесь дом, и всякому, кто при- дет сюда, я не дам ловить рыбу и скажу: "Тут ифрит, и всем, кто его вы- тащит, он предлагает выбрать, как умереть и как быть убитым!" Услышав слова рыбака и почувствовав себя в заточении, ифрит хотел выйти, но не мог, так как ему не позволяла печать Сулеймана. И он понял, что рыбак перехитрил его, и сказал: "Я пошутил с тобой!" Но рыбак воск- ликнул: "Лжешь, о презреннейший из ифритов и грязнейший и ничтожнейший из них!" И потом он понес кувшин к берегу моря, и ифрит кричал: "Нет, нет!", а рыбак говорил: "Да! да!" Ифрит смягчил свои речи и стал смирен- ным и сказал: "Что ты хочешь со мной сделать, о рыбак?" И рыбак ответил: "Я брошу тебя в море; и если ты уже провел в нем тысячу восемьсот лет, то я заставлю тебя пробыть там, пока не настанет судный час. Не говорил ли я тебе: "Пощади меня - пощадит тебя Аллах, не убивай меня - убьет тебя Аллах!", но ты н? послушал моих слов и хотел только обмануть меня, и Аллах отдал тебя мне в руки, и я обманул тебя". "Открой меня, и я окажу тебе милость", - сказал ифрит. Но рыбак .




воск- ликнул: "Лжешь, проклятый! Я и ты подобны везирю царя Юнана и врачу Ду- бану". - "А кто это такие, везирь царя Юнана и врач Дубан и какова их история?" - спросил ифрит

Повесть о везире царя Юнана (ночи 4-5)

Знай, о ифрит, - начал рыбак, - что в древние времена и минувшие века и столетия был в городе персов и в земле Румана [13] царь по имени Юнан. И был он богат и велик и повелевал войском и телохранителями всякого ро- да, но на теле его была проказа, и врачи и лекаря были против нее бес- сильны. И царь пил лекарства и порошки и мазался мазями, но ничто не по- могало ему, и ни один врач не мог его исцелить. А в город царя Юнана пришел великий врач, далеко зашедший в годах, которого звали врач Дубан. Он читал книги греческие, персидские, византийские, арабские и сирийс- кие, знал врачевание и звездочетство и усвоил их правила и основы, их; пользу и вред, и он знал также все растения и травы, свежие и сухие, по- лезные и вредные, и изучил философию, и постиг все науки и прочее. И когда этот врач пришел в город и пробил там немного дней, он услы- шал о царе и поразившей его тело проказе, которою испытал его Аллах, к о том, что ученые и врачи не могут излечить ее. И когда это дошло до вра- ча, он провел ночь в занятиях, а лишь только наступило утро и засияло светом и заблистало, он надел лучшее из своих платьев и вошел к царю Юнану. Облобызав перед ним землю, врач пожелал ему вечной славы и благо- денствия и отлично это высказал, а потом представился и сказал: "О царь, я узнал, что тебя постигла болезнь, которая у тебя на теле, и что мно- жество врачей не знает средства излечить ее. Но вот я тебя вылечу, о царь, и не буду ни поить тебя лекарством, ни мазать мазью". Услышав его слова, царь Юнан удивился и воскликнул: "Как же ты это сделаешь? Клянусь Аллахом, если ты меня исцелишь, я обогащу тебя и детей твоих детей и облагодетельствую тебя, и все, что ты захочешь, будет твое, и ты станешь моим сотрапезником и любимцем!" Потом царь Юнан наг- радил врача почетной одеждой [14], и оказал ему милость, и спросил его: "Ты вылечишь меня от этой болезни без помощи лекарства и мази?" И врач отвечал: "Да, я тебя вылечу". И царь до крайности изумился, а потом спросил: "О врач, в какой же день и в какое время будет то, о чем ты мне сказал? Поторопись, сын моя!" - "Слушаю и повинуюсь, - ответил врач, - это будет завтра". А затем он спустился в город и нанял дом и сложил ту- да свои книги и лекарства и зелья, а потом он вынул зелья и снадобья и вложил их в молоток, который выдолбил, а к молотку он приделал ручку и искусно приспособил к нему шар. И на следующее утро, когда все это было изготовлено и окончено, врач отправился к царю и, войдя к нему, облобы- зал перед ним землю и велел ему выехать на ристалище и играть с шаром и молотком. А с царем были эмиры, придворные, и везири, и вельможи царс- тва. И не успел он прибыть на ристалище, как пришел врач Дубан, и подал ему молоток, и сказал: "Возьми этот молоток и держи его за эту вот ручку и гоняйся по ристалищу и вытягивайся хорошенько - бей по шару, пока твоя рука и тело не вспотеют и лекарство не перейдет из твоей руки и не расп- ространится по телу. Когда же ты кончишь играть и лекарство распростра- нится у тебя по всему телу, возвращайся во дворец, а потом сходи в баню, вымойся и ложись спать. Ты исцелишься, и конец". И тогда царь Юнан взял у врача молоток и схватил его рукою, и сел на коня, и кинул перед собою шар и погнался за ним, и настиг его, и с силой ударил, сжав рукою ручку молотка. И он до тех пор бил по шару и гонялся за ним, пока его рука и все тело не покрылись испариной и снадобье не растеклось из ручки. И тут врач Дубан узнал, что лекарство распространи- лось по телу царя, и велел ему возвращаться во дворец и сию же минуту пойти в баню. И царь Юнан немедленно возвратился и приказал освободить для себя баню; и баню освободили, и постельничьи поспешили, и рабы побе- жали к царю, обгоняя друг друга, и приготовили ему белье. И царь вошел в баню, и хорошо вымылся, и надел свои одежды в бане, а затем он вышел и поехал во дворец и лег спать. Вот что было с царем Юнаном. Что же касается врача Дубана, то он возвратился к себе домой и проспал ночь, а когда наступило утро, он при- шел к царю и попросил разрешения войти. И царь приказал ему войти; и врач вошел, и облобызал перед ним землю, и сказал нараспев, намекая на царя, такие стихи: "Возвышаются все достоинства, коль отцом ты их Называешься, а назвать другого - откажутся. О ты, чей лик сиянием огней своих Прогоняет мрак дурного дела с чела судьбы! Да сияет лик и да светится неизменно твой, Хотя лик времен неизменно гневен и хмур всегда! Оросил меня своей милостью и благами ты, - То же сделали, что с холмами тучи, со мной они. И бросал в пучины богатства ты с большой щедростью, И достиг высот ты желаемых таким образом". И когда он кончил говорить стихи, царь поднялся на ноги и обнял его, и посадил с собою рядом, и наградил драгоценными одеждами. (А царь, вы- шедши из бани, посмотрел на свое тело и совершенно не нашел на нем про- казы, и оно стало чистым, как белое серебро; и царь обрадовался этому до крайности, и его грудь расправилась и расширилась.) Когда же настало ут- ро, царь пришел в диван и сел на престол власти, и придворные и вельможи его царства встали перед ним, и к нему вошел врач Дубан, и царь, увидев его, поспешно поднялся и посадил его с собою рядом. И вот накрыли рос- кошные столы с кушаньями, и царь поел вместе с Дубаном и, не переставая, беседовал с ним весь этот день. Когда же настала ночь, царь дал Дубану две тысячи динаров, кроме почетных одежд и прочих даров, и посадил его на своего коня, и Дубан удалился к себе домой. А царь Юнан все удивлялся его искусству и говорил: "Этот врач лечил меня снаружи и не мазал ника- кой мазью. Клянусь Аллахом, вот это действительная мудрость! И мне сле- дует оказать этому человеку уважение и милость и сделать его своим собе- седником и сотрапезником на вечные времена!" И царь Юнан провел ночь до- вольный, радуясь здоровью своего тела и избавлению от болезни; а когда наступило утро, он вышел и сел на престол, и вельможи его царства встали перед ним, а везири и эмиры сели справа и слева. Потом царь Юнан потребовал врача Дубана, и тот вошел к нему и облобы- зал перед ним землю, а царь поднялся перед ним и посадил его с собою ря- дом. Он поел вместе с врачом, и пожелал ему долгой жизни, и пожаловал ему дары и одежды, и беседовал с ним до тех пор, пока не настала ночь, - и тогда царь велел выдать врачу пять почетных одежд и тысячу динаров, и врач удалился к себе домой, воздавая благодарность царю. А когда насту- пило утро, царь вышел в диван, окруженный придворными, везирями и эмира- ми. А у царя был один везирь гнусного вида, скверный и порочный, скупой и завистливый, сотворенный из одной зависти; и когда этот везирь увидел, что царь приблизил к себе врача Дубана и оказывает ему такие милости, он позавидовал ему и затаил на него зло. Ведь говорится же: ничье тело не свободно от зависти, и сказано: несправедливость таится в сердце; сила ее проявляет, а слабость скрывает. И вот этот везирь подошел к царю Юна- ну и, облобызав перед ним землю, сказал: "О царь нашего века и времени! Ты тот, в чьей милости я вырос, и у меня есть для тебя великий совет. И если я его от тебя скрою, я буду сыном прелюбодеяния; если же ты прика- жешь его открыть тебе, я открою его". И царь, которого встревожили слова везиря, спросил его: "Что у тебя за совет?" И везирь отвечал: "О благородный царь, древние сказали: "Кто не думает об исходе дел, тому судьба не друг". И я вижу, что царь поступает неправильно, жалуя своего врача и того, кто ищет прекра- щения его царства. А царь был к нему милостив и оказал ему величайшее уважение и до крайности приблизил его к себе, и я опасаюсь за царя". И царь, встревожившись и изменившись в лице, спросил везиря: "Про ко- го ты говоришь и на кого намекаешь?" И везирь сказал: "Если ты спишь, проснись! Я указываю на врача Дубана". - "Горе тебе, - сказал царь, - это мой друг, и он мне дороже всех людей, так как он вылечил меня чем-то, что я взял в руку, и исцелил меня от болезни, против которой бы- ли бессильны врачи. Такого, как он, не найти в наше время нигде в мире, ни на востоке, ни на западе, а ты говоришь о нем такие слова. С сегод- няшнего дня я установлю ему жалованье и выдачи и назначу ему на каждый месяц тысячу динаров, но даже если бы я разделил с ним свое царство, и этого было бы поистине мало. И я думаю, что ты это говоришь из одной только зависти" подобно тому, что я узнал о царе ас-Синдбаде..." И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Пятая ночь

Когда же настала пятая ночь, ее сестра сказала ей: "Докончи твой рас- сказ, если тебе не хочется спать". И Шахразада продолжала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Юнан сказал своему везирю: "О везирь, тебя взяла зависть к этому врачу, и ты хочешь его смерти, а я после этого стану раскаиваться, как раскаял- ся царь ас-Синдбад, убивши сокола". - "Прости меня, о царь времени, а как это было?" - спросил везирь.